Не делай зла--вернется бумерангом,
Не плюй в колодец--будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
А вдруг придется ,что-нибудь просить.
Не предавай друзей ,их не заменишь,
И не теряй любимых --не вернешь,
Не лги себе--со временем проверишь,
Что этой ложью сам себя ты предаёшь
Не плюй в колодец--будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
А вдруг придется ,что-нибудь просить.
Не предавай друзей ,их не заменишь,
И не теряй любимых --не вернешь,
Не лги себе--со временем проверишь,
Что этой ложью сам себя ты предаёшь
``````
Мы сидели на кухне, и дочка моя
Мне сказала, шутя, между делом:
«Вот, проводим опрос на предмет бытия –
Ты бы бабушкой стать захотела?»
«Я б хотела, но это изменит совсем
Твою жизнь навсегда, кардинально». –
«Да, я знаю. Ну что ж, не досплю, не доем»,-
Мне ответила дочь машинально.
Но, ведь это, ну как бы помягче сказать,
Всё не то, не солдата отвага.
Я искала слова, чтобы ей передать
Всю ответственность этого шага.
Я б сказала ей: «Раны от родов твои
Заживут у тебя очень быстро.
Но появится новая рана – любви,
Что даёт лишь одно материнство.
Это рана эмоций, тревоги, стыда
За ребёнка, что ты сотворила.
И про жизнь ты не скажешь уже «Ерунда!»
Никогда не вернёшь то, что было!»
И, какой бы изысканной ты ни была,
Крик ребёнка встревоженный – «Мама!»
Бросить срочно заставит любые дела,
От простых и до денежных самых.
Я хотела сказать, что карьера её
Пострадает с рожденьем ребёнка.
Ведь не раз она будет впадать в забытьё,
Запах чувствуя детской головки.
Я хотела сказать ей, что набранный вес
Можно сбросить диетой, зарядкой.
Но ещё не случалось на свете чудес,
Материнство чтоб сбросить украдкой.
И такая уж важная жизнь для тебя
Нет, не будет столь значимой вскоре.
Ты забудешь про всё, ласково теребя
Эту кроху и в радость и в горе.
Ты научишься, дочь, забывать о мечте,
Делать выбор, чьё счастье дороже.
Не жалеть об ушедшей давно красоте,
Вопрошать философски: «Быть может..?»
Я хочу, чтоб ты знала, что к мужу любовь
Будет та и не та в то же время.
И его ты полюбишь, как будто бы вновь,
Как с тобой разделившим сё бремя.
А ещё я хотела про чувства сказать –
Чувства радости, чувства восторга!
Только женщина-мать может их испытать
И оставить в себе их надолго.
Первый шаг, первый смех, первый радостный взгляд.
Новый день – он как новая эра.
Первый опыт в общении девчонок, ребят,
Непременные поиск и вера!
И скворечник повыше, и мяч во дворе,
Новый Год и поход за грибами.
И рассказы об этом друзьям, детворе,
Как пол-леса протопал ногами.
Я хотела сказать… Но слеза лишь в ответ
У меня на глазах навернулась.
«Ты не будешь жалеть, что взамен слова «Нет»
«Да!» сказала, чтоб жизнь развернулась».
Протянув через стол дочке руку свою,
С нею встретившись, я прошептала:
«За тебя, за себя, за всех женщин молю,
Чьё призвание – просто БЫТЬ МАМОЙ!»
``````````
Собираю для чего-то
Гайки в банку от компота,
Гвозди, шишки и кору,
И картинки с кенгуру.
Собираю я в коробки
Камни, бусинки и кнопки,
И коряги, что найду,
Я на стол на свой кладу.
Собираю я монеты
И ненужные предметы:
Марки, лампочки, ракушки,
Перья, зернышки и стружки.
Может в жизни так случиться,
Что все это пригодится,
Правда - может не случиться,
И, выходит, зря хранится.
Ведь нельзя же угадать,
Что не нужно собирать!
*****
Краткий,но лаконичный тост
**********
``````````
Собираю для чего-то
Гайки в банку от компота,
Гвозди, шишки и кору,
И картинки с кенгуру.
Собираю я в коробки
Камни, бусинки и кнопки,
И коряги, что найду,
Я на стол на свой кладу.
Собираю я монеты
И ненужные предметы:
Марки, лампочки, ракушки,
Перья, зернышки и стружки.
Может в жизни так случиться,
Что все это пригодится,
Правда - может не случиться,
И, выходит, зря хранится.
Ведь нельзя же угадать,
Что не нужно собирать!
*****
Краткий,но лаконичный тост
**********
СЧАСТЬЕ - ЭТО МЯГКИЕ ТЁПЛЫЕ ЛАДОШКИ, ЗА ДИВАНОМ ФАНТИКИ, НА ДИВАНЕ КРОШКИ... ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? ПРОЩЕ НЕ ОТВЕТИТЬ! СЧАСТЬЕ ЕСТЬ У КАЖДОГО, У КОГО ЕСТЬ ДЕТИ!!!
*******
Автор Ирина Самаринаю
Тише, тише… Не судите, это грех…
Вы порадуйтесь душою за успех…
Вы поплачьте над чужою – над бедой…
Сострадание – ручей с живой водой…
Тише, тише… Не ругайте сгоряча…
Чья-то жизнь, возможно, гаснет как свеча…
Не задуйте кривотолком тот огонь…
Поддержите, поднеся к нему ладонь…
Тише, тише… Не врывайтесь в жизнь людей,
Наблюдая с высоты судьбы своей…
Потому что жизнь – сплошные этажи…
Там, вверху, возможно, просто больше лжи…
Тише, тише… Ведь слова острей ножа…
Нужно жить, на сердце злобы не держа…
Много мнений, только помнить нужно впредь,
Что на всех свою рубашку не одеть…
Тише, тише… Там где слухи – правды нет…
Лишь Всевышний знает правильный ответ…
И от глаз его не скрыться, не уйти,
Вот поэтому живи и не суди…
про мишку!
Любимый Мишка, здравствуй, ты узнал?
Да ладно, ведь узнал, я точно знаю!
Ах, сколько лет на полке ты скучал…
Прости меня, исправлюсь, обещаю…
Неслышным эхом пронеслись года,
Наверно, изменилась, повзрослела.
А ты все тот же милый, как тогда
И носишь бант, повязанный умело.
Ах, сколько ты мой милый претерпел
Пока его красиво завязала.
Из нас двоих никто ведь не умел
Вязать банты. И я тебя терзала…
Ты охранял мой чуткий детский сон,
С тобой летать могла и не боялась.
Ведь знала, что защитник мой силен,
Хоть на полу тебе спать доставалось.
Но поутру ты снова был со мной,
Я, обнимая, ведь благодарила
За то, что ты вступил в неравный бой
За мои сны и прыгнул что есть силы.
А помнишь, как ты лапкой обнимал?
Выслушивал и все хранил секреты,
И никому меня не выдавал,
Сочувствовал – спасибо и за это.
Спасибо, что ты был всегда со мной.
И шить учил, мне доверяя уши,
И был моей лежанкой меховой,
И кашу помогал всегда мне кушать.
Но после каши ровно на два дня
Ты повисал за лапу на веревке.
За что же моя мама так тебя
Наказывала? Шлепнула б по попке…
Но в один день я, страх в себе уняв,
(Ведь не могла так долго быть в разлуке)
Я стул на стул едва только подняв,
Вскарабкалась и потянула руки.
И мне упала капелька в ладонь:
«Мой Мишка, ты расстроился, любимый!»
Твоя печаль в душе моей огонь
Зажгла и дала всплеск необратимый.
Я что есть силы дернулась к тебе,
На цыпочки и даже чуть подпрыгнув,
Помочь хотела искренне в беде.
Моя конструкция обрушилась чуть скрипнув.
И вот мы на полу с тобой лежим,
Ушибла сильно руку и коленку,
Но даже за аптечкой не бежим,
Мы сядем вместе, подпирая стенку.
А слезы будут падать, мы молчим,
Сидя в обнимку, заплетаясь в шторе.
Так до прихода мамы досидим,
Не чувствуя за радостью той боли…
А помнишь, как животик заболел
Вдруг у тебя, и ты пришел лечиться.
Быть может, просто кушать он хотел,
Но весь распорот был умелой медсестрицей.
А помнишь, как училась я читать,
И ты сидел в сторонке, наблюдая.
Тебе меня хотелось отвлекать,
В пол голоса про шишки напевая.
Сегодня твоя шерстка чуть в пыли,
Немного ушки разного размера.
Хоть те мгновенья детства уплыли,
Но нет у дружбы лучшего примера.
Спасибо, что ты был всегда со мной,
И пусть друг друга даже обижали,
Люблю тебя, мой плюшевый, родной!
Вот главное, все прочее – детали…
******
Давай целоваться, по-хищному грубо,
Безумно, как два потерпевших крушенье
Целуют зовущие мягкие губы
До маленьких ранок, до умалишенья.
Я буду впиваться в твою безграничность,
Я буду то жгучей, то мягкой, то ватной,
Местами покорной, местами циничной.
Я буду тебе отдавать многократно
Все то, что во мне накопилось за годы,
Все то, что хранила в себе под замками.
Давай целоваться. С седьмого захода
Я стану как шелк под твоими руками,
И даже тогда, под тобой умирая,
В последнем - за ночь эту дикую - танце,
На самом пороге (наверное, рая)
Скажу тебе тихо: давай целоваться.
*********
Трусиха
Шар луны под звездным абажуром
Озарял уснувший городок.
Шли, смеясь, по набережной хмурой
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - хрупкий стебелек.
Видно, распалясь от разговора,
Парень, между прочим, рассказал,
Как однажды в бурю ради спора
Он морской залив переплывал,
Как боролся с дьявольским теченьем,
Как швыряла молнии гроза.
И она смотрела с восхищеньем
В смелые, горячие глаза...
А потом, вздохнув, сказала тихо:
- Я бы там от страха умерла.
Знаешь, я ужасная трусиха,
Ни за что б в грозу не поплыла!
Парень улыбнулся снисходительно,
Притянул девчонку не спеша
И сказал:- Ты просто восхитительна,
Ах ты, воробьиная душа!
Подбородок пальцем ей приподнял
И поцеловал. Качался мост,
Ветер пел... И для нее сегодня
Мир был сплошь из музыки и звезд!
Так в ночи по набережной хмурой
Шли вдвоем сквозь спящий городок
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - хрупкий стебелек.
А когда, пройдя полоску света,
В тень акаций дремлющих вошли,
Два плечистых темных силуэта
Выросли вдруг как из-под земли.
Первый хрипло буркнул:- Стоп, цыпленки!
Путь закрыт, и никаких гвоздей!
Кольца, серьги, часики, деньжонки -
Все, что есть,- на бочку, и живей!
А второй, пуская дым в усы,
Наблюдал, как, от волненья бурый,
Парень со спортивною фигурой
Стал спеша отстегивать часы.
И, довольный, видимо, успехом,
Рыжеусый хмыкнул:- Эй, коза!
Что надулась?! - И берет со смехом
Натянул девчонке на глаза.
Дальше было все как взрыв гранаты:
Девушка беретик сорвала
И словами:- Мразь! Фашист проклятый!-
Как огнем детину обожгла.
- Комсомол пугаешь? Врешь, подонок!
Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь!-
Голос рвется, яростен и звонок:
- Нож в кармане? Мне плевать на нож!
За убийство - стенка ожидает.
Ну, а коль от раны упаду,
То запомни: выживу, узнаю!
Где б ты ни был, все равно найду!
И глаза в глаза взглянула твердо.
Тот смешался:- Ладно... тише, гром...-
А второй промямлил:- Ну их к черту! -
И фигуры скрылись за углом.
Лунный диск, на млечную дорогу
Выбравшись, шагал наискосок
И смотрел задумчиво и строго
Сверху вниз на спящий городок,
Где без слов по набережной хмурой
Шли, чуть слышно гравием шурша,
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - слабая натура,
"Трус" и "воробьиная душа".
*******
Автор Ирина Самаринаю
Тише, тише… Не судите, это грех…
Вы порадуйтесь душою за успех…
Вы поплачьте над чужою – над бедой…
Сострадание – ручей с живой водой…
Тише, тише… Не ругайте сгоряча…
Чья-то жизнь, возможно, гаснет как свеча…
Не задуйте кривотолком тот огонь…
Поддержите, поднеся к нему ладонь…
Тише, тише… Не врывайтесь в жизнь людей,
Наблюдая с высоты судьбы своей…
Потому что жизнь – сплошные этажи…
Там, вверху, возможно, просто больше лжи…
Тише, тише… Ведь слова острей ножа…
Нужно жить, на сердце злобы не держа…
Много мнений, только помнить нужно впредь,
Что на всех свою рубашку не одеть…
Тише, тише… Там где слухи – правды нет…
Лишь Всевышний знает правильный ответ…
И от глаз его не скрыться, не уйти,
Вот поэтому живи и не суди…
про мишку!
Любимый Мишка, здравствуй, ты узнал?
Да ладно, ведь узнал, я точно знаю!
Ах, сколько лет на полке ты скучал…
Прости меня, исправлюсь, обещаю…
Неслышным эхом пронеслись года,
Наверно, изменилась, повзрослела.
А ты все тот же милый, как тогда
И носишь бант, повязанный умело.
Ах, сколько ты мой милый претерпел
Пока его красиво завязала.
Из нас двоих никто ведь не умел
Вязать банты. И я тебя терзала…
Ты охранял мой чуткий детский сон,
С тобой летать могла и не боялась.
Ведь знала, что защитник мой силен,
Хоть на полу тебе спать доставалось.
Но поутру ты снова был со мной,
Я, обнимая, ведь благодарила
За то, что ты вступил в неравный бой
За мои сны и прыгнул что есть силы.
А помнишь, как ты лапкой обнимал?
Выслушивал и все хранил секреты,
И никому меня не выдавал,
Сочувствовал – спасибо и за это.
Спасибо, что ты был всегда со мной.
И шить учил, мне доверяя уши,
И был моей лежанкой меховой,
И кашу помогал всегда мне кушать.
Но после каши ровно на два дня
Ты повисал за лапу на веревке.
За что же моя мама так тебя
Наказывала? Шлепнула б по попке…
Но в один день я, страх в себе уняв,
(Ведь не могла так долго быть в разлуке)
Я стул на стул едва только подняв,
Вскарабкалась и потянула руки.
И мне упала капелька в ладонь:
«Мой Мишка, ты расстроился, любимый!»
Твоя печаль в душе моей огонь
Зажгла и дала всплеск необратимый.
Я что есть силы дернулась к тебе,
На цыпочки и даже чуть подпрыгнув,
Помочь хотела искренне в беде.
Моя конструкция обрушилась чуть скрипнув.
И вот мы на полу с тобой лежим,
Ушибла сильно руку и коленку,
Но даже за аптечкой не бежим,
Мы сядем вместе, подпирая стенку.
А слезы будут падать, мы молчим,
Сидя в обнимку, заплетаясь в шторе.
Так до прихода мамы досидим,
Не чувствуя за радостью той боли…
А помнишь, как животик заболел
Вдруг у тебя, и ты пришел лечиться.
Быть может, просто кушать он хотел,
Но весь распорот был умелой медсестрицей.
А помнишь, как училась я читать,
И ты сидел в сторонке, наблюдая.
Тебе меня хотелось отвлекать,
В пол голоса про шишки напевая.
Сегодня твоя шерстка чуть в пыли,
Немного ушки разного размера.
Хоть те мгновенья детства уплыли,
Но нет у дружбы лучшего примера.
Спасибо, что ты был всегда со мной,
И пусть друг друга даже обижали,
Люблю тебя, мой плюшевый, родной!
Вот главное, все прочее – детали…
******
Давай целоваться, по-хищному грубо,
Безумно, как два потерпевших крушенье
Целуют зовущие мягкие губы
До маленьких ранок, до умалишенья.
Я буду впиваться в твою безграничность,
Я буду то жгучей, то мягкой, то ватной,
Местами покорной, местами циничной.
Я буду тебе отдавать многократно
Все то, что во мне накопилось за годы,
Все то, что хранила в себе под замками.
Давай целоваться. С седьмого захода
Я стану как шелк под твоими руками,
И даже тогда, под тобой умирая,
В последнем - за ночь эту дикую - танце,
На самом пороге (наверное, рая)
Скажу тебе тихо: давай целоваться.
*********
Мальчишка был голодный и босой,
Давно не ел, кружилась голова.
В дверь постучав, воды он попросил,
Но женщина выносит... молока!
И тот стакан - дал силы снова жить!
Поверил он - есть в мире доброта!
Минуло много лет... и доктором он стал.
Вперед его жизнь потихоньку шла.
Он на обходе женщину увидел,
Ту, что дала когда-то молока!
Она была больна, причем серьезно,
Ей срочно операция нужна!
Он жизнь ей спас, все силы приложив,
Живет и побеждает доброта!...
Квитанцию к оплате принесли,
"Всю жизнь платить!" - подумала тогда,
И взяв листок, не верила глазам!
От радости заплакала она!
Оплачен счет!
Он рядом написал: "Оплачено стаканом молока!"
Давно не ел, кружилась голова.
В дверь постучав, воды он попросил,
Но женщина выносит... молока!
И тот стакан - дал силы снова жить!
Поверил он - есть в мире доброта!
Минуло много лет... и доктором он стал.
Вперед его жизнь потихоньку шла.
Он на обходе женщину увидел,
Ту, что дала когда-то молока!
Она была больна, причем серьезно,
Ей срочно операция нужна!
Он жизнь ей спас, все силы приложив,
Живет и побеждает доброта!...
Квитанцию к оплате принесли,
"Всю жизнь платить!" - подумала тогда,
И взяв листок, не верила глазам!
От радости заплакала она!
Оплачен счет!
Он рядом написал: "Оплачено стаканом молока!"
***************
Трусиха
Шар луны под звездным абажуром
Озарял уснувший городок.
Шли, смеясь, по набережной хмурой
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - хрупкий стебелек.
Видно, распалясь от разговора,
Парень, между прочим, рассказал,
Как однажды в бурю ради спора
Он морской залив переплывал,
Как боролся с дьявольским теченьем,
Как швыряла молнии гроза.
И она смотрела с восхищеньем
В смелые, горячие глаза...
А потом, вздохнув, сказала тихо:
- Я бы там от страха умерла.
Знаешь, я ужасная трусиха,
Ни за что б в грозу не поплыла!
Парень улыбнулся снисходительно,
Притянул девчонку не спеша
И сказал:- Ты просто восхитительна,
Ах ты, воробьиная душа!
Подбородок пальцем ей приподнял
И поцеловал. Качался мост,
Ветер пел... И для нее сегодня
Мир был сплошь из музыки и звезд!
Так в ночи по набережной хмурой
Шли вдвоем сквозь спящий городок
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - хрупкий стебелек.
А когда, пройдя полоску света,
В тень акаций дремлющих вошли,
Два плечистых темных силуэта
Выросли вдруг как из-под земли.
Первый хрипло буркнул:- Стоп, цыпленки!
Путь закрыт, и никаких гвоздей!
Кольца, серьги, часики, деньжонки -
Все, что есть,- на бочку, и живей!
А второй, пуская дым в усы,
Наблюдал, как, от волненья бурый,
Парень со спортивною фигурой
Стал спеша отстегивать часы.
И, довольный, видимо, успехом,
Рыжеусый хмыкнул:- Эй, коза!
Что надулась?! - И берет со смехом
Натянул девчонке на глаза.
Дальше было все как взрыв гранаты:
Девушка беретик сорвала
И словами:- Мразь! Фашист проклятый!-
Как огнем детину обожгла.
- Комсомол пугаешь? Врешь, подонок!
Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь!-
Голос рвется, яростен и звонок:
- Нож в кармане? Мне плевать на нож!
За убийство - стенка ожидает.
Ну, а коль от раны упаду,
То запомни: выживу, узнаю!
Где б ты ни был, все равно найду!
И глаза в глаза взглянула твердо.
Тот смешался:- Ладно... тише, гром...-
А второй промямлил:- Ну их к черту! -
И фигуры скрылись за углом.
Лунный диск, на млечную дорогу
Выбравшись, шагал наискосок
И смотрел задумчиво и строго
Сверху вниз на спящий городок,
Где без слов по набережной хмурой
Шли, чуть слышно гравием шурша,
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - слабая натура,
"Трус" и "воробьиная душа".
**************
БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ
------ I ------
Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!
Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.
В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?
Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: "Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы..."
Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.
Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь -
Руки в полуметре от фар не видно?
А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.
Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.
Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.
Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...
Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...
А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
Тупо кружится голова...
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно..."
Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки... спина немеет...
- Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...
Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...
Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!
- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!
Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.
- Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет...
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!
Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она - как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело - остывшая деревяшка.
А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет...
Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?
- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.
Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!
О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. -
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.
- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!
Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.
Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.
Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. -
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...
- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!
Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!
Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!
Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!
Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!
И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!
Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!
Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!
Надо любою ценой подняться
И всем существом, устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идет на взлет!
Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь назад, ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом...
Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!
Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!
- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает...
------ II ------
К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.
Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.
Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет... ищет... и вот, и вот -
Темная точка средь белизны!
Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег...
Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!
Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала... Все будет так, не иначе!..-
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.
Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей... ты сама же сказала мне..
- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!
Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!
И вот, говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!
Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!
И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!
------ I ------
Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!
Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.
В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?
Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: "Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы..."
Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.
Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь -
Руки в полуметре от фар не видно?
А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.
Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.
Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.
Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...
Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...
А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
Тупо кружится голова...
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно..."
Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки... спина немеет...
- Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...
Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...
Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!
- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!
Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.
- Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет...
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!
Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она - как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело - остывшая деревяшка.
А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет...
Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?
- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.
Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!
О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. -
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.
- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!
Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.
Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.
Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. -
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...
- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!
Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!
Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!
Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!
Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!
И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!
Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!
Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!
Надо любою ценой подняться
И всем существом, устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идет на взлет!
Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь назад, ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом...
Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!
Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!
- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает...
------ II ------
К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.
Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.
Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет... ищет... и вот, и вот -
Темная точка средь белизны!
Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег...
Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!
Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала... Все будет так, не иначе!..-
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.
Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей... ты сама же сказала мне..
- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!
Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!
И вот, говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!
Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!
И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!
